Потому что я такой приду...
Это уже давно было, но мне нравится...
Наступил прохладный, дождливый ноябрь. Самое гадкое время года – еще не зима, но уже не осень, а так, что-то посрединке…Противно. Не говоря уже о том, что необходимость посещать школу никто не отменял. И тренировок тоже.
В особнячке царил полный раздрай. Профессор в очередной раз улетел в Европу на предмет конференции о мутантах, прихватив с собой Ороро, и поэтому делать ничего не хотелось. Логан, еще более ворчливый, чем обычно, уселся на диванчике перед телевизором с ящиком пива, и методично его пил. Скомканные банки он, не глядя, кидал в корзину в противоположном конце комнаты. И ведь ясно человеку, что не напьется, его регенерирующая плоть быстро избавится от токсинов, и самым, кстати, неприятным способом, но пьет упорно. Или привык уже. Или старается нормальным выглядеть. Странный мужик, хотя правильный, в общем-то…Чем-то он напоминает персонажа одной книги, русской. Волкодава. Такой же он замкнутый и молчаливый. И такой же… мягкий, что ли? Не разбери-поймешь.
Народ бродил по коридорам здания, как во время чумы в средневековом городе. То есть что уже не убежать, ты еще знаешь, а что делать – уже нет. Смотрели друг на друга мутными глазами, тоскливо вздыхали, проходили дальше. Ощущение было – как будто все умерли, и лишь обреченные призраки остались. Бобби попытался было затеять игру в «Морской бой», но она завяла на корню.
Роуг не выдержала гнетущей обстановки и ушла. Теперь она сидела на каменном бортике неработающего фонтана и подставляла лицо дождю. Считается, что так не видно, что человек плачет. Дождь действительно смыл и тушь, и тени, и ее лицо стало бы вполне миловидным для стороннего зрителя, если б не кривящиеся в беззвучном рыдании губы. Кто знает, о чем она сожалела в тот момент? Хотя нет, все знают. Но молчат.
Неподалеку, на высоком ветвистом дереве, укрытый от дождя листьями сидел Зверь. Кому как не ему, бывшему Хэнку Маккою, лучше всех понимать ее. Когда она выплачется, он тихо спустится и предложит ей сухой плащ. В такую погоду нет смысла болеть. И отведет ее в кухню, где всегда есть теплое молоко, но только без пенки, дети ее не любят, а для него все они – еще дети, не самые младшие, но все равно, потому что ученики. Ксавьер так не умеет. Он считает, что здесь все они – мутанты, а это нечто большее, чем просто люди. Только вот они этого понимать никак не хотят. И поэтому все время рвутся напряженные струны нервов, срываются на беззвучный крик ломающиеся голоса, бьются судьбы. Незаметно. Почти неощутимо. Навсегда.
Наступил прохладный, дождливый ноябрь. Самое гадкое время года – еще не зима, но уже не осень, а так, что-то посрединке…Противно. Не говоря уже о том, что необходимость посещать школу никто не отменял. И тренировок тоже.
В особнячке царил полный раздрай. Профессор в очередной раз улетел в Европу на предмет конференции о мутантах, прихватив с собой Ороро, и поэтому делать ничего не хотелось. Логан, еще более ворчливый, чем обычно, уселся на диванчике перед телевизором с ящиком пива, и методично его пил. Скомканные банки он, не глядя, кидал в корзину в противоположном конце комнаты. И ведь ясно человеку, что не напьется, его регенерирующая плоть быстро избавится от токсинов, и самым, кстати, неприятным способом, но пьет упорно. Или привык уже. Или старается нормальным выглядеть. Странный мужик, хотя правильный, в общем-то…Чем-то он напоминает персонажа одной книги, русской. Волкодава. Такой же он замкнутый и молчаливый. И такой же… мягкий, что ли? Не разбери-поймешь.
Народ бродил по коридорам здания, как во время чумы в средневековом городе. То есть что уже не убежать, ты еще знаешь, а что делать – уже нет. Смотрели друг на друга мутными глазами, тоскливо вздыхали, проходили дальше. Ощущение было – как будто все умерли, и лишь обреченные призраки остались. Бобби попытался было затеять игру в «Морской бой», но она завяла на корню.
Роуг не выдержала гнетущей обстановки и ушла. Теперь она сидела на каменном бортике неработающего фонтана и подставляла лицо дождю. Считается, что так не видно, что человек плачет. Дождь действительно смыл и тушь, и тени, и ее лицо стало бы вполне миловидным для стороннего зрителя, если б не кривящиеся в беззвучном рыдании губы. Кто знает, о чем она сожалела в тот момент? Хотя нет, все знают. Но молчат.
Неподалеку, на высоком ветвистом дереве, укрытый от дождя листьями сидел Зверь. Кому как не ему, бывшему Хэнку Маккою, лучше всех понимать ее. Когда она выплачется, он тихо спустится и предложит ей сухой плащ. В такую погоду нет смысла болеть. И отведет ее в кухню, где всегда есть теплое молоко, но только без пенки, дети ее не любят, а для него все они – еще дети, не самые младшие, но все равно, потому что ученики. Ксавьер так не умеет. Он считает, что здесь все они – мутанты, а это нечто большее, чем просто люди. Только вот они этого понимать никак не хотят. И поэтому все время рвутся напряженные струны нервов, срываются на беззвучный крик ломающиеся голоса, бьются судьбы. Незаметно. Почти неощутимо. Навсегда.
-
-
19.04.2004 в 20:05Про зверя - здорово...